Мой пёс
Про собак говорят, что каждая —
есть отражение своего хозяина…
«Дворянину» Рексу посвящается.
«Он был непричёсан,
как лес,
неуютен — как цепи. » —
как тот Гитарист* —
только мой —
непричастен был
сцене…
На шее его
цвёл не шейный платок —
а ошейник.
Он был домовит,
как купец…
«прихотлив» —
как отшельник!…
В неистовом миксе
Смиренья
и Негодованья
ответы ищу —
сквозь проклятья
и непониманье…
…Из двух половинок слагалась
единая дружба:
что ценно,
по-мне, —
то ему было, в-жизни,
не нужно…
…Владыка — и Раб.
Или просто:
…как Маршал и Воин…
Кто сильный — был слаб…
(а покорный —
награды достоин!)…
. Как фокус двоится! —
и перетекает
фигура…
(Что явь, а что снится?)
…Что просто рефлекс,
что — натура?
…Привычная поза…
А лапы и зубы —
что руки…
(«моторики» нет…
но проворны
в звериной науке!)
…Был верен,
как Брат.
Неподкупен —
и в холод, и в стужу…
Не жаждал наград,
но как ревностно
нёс свою службу!
Не ради забавы
и не
«развлечения ради»
был рядом со мной —
неизбежен,
как порох
в снаряде!
Готовый к атаке,
размеренный
чётко…
Прыгучий…
Широкий,
в уверенной поступи,
в торсе —
могучий!
…Так вислые уши
вставали —
как юрты степные,
на жест беспардонный,
на скриплые звуки
ночные.
К соперникам —
неукротим!
…Но был тих и покорен
под тяжестью детской руки —
был он
беспрекословен…
…Игрив, как щенок,
у реки
или в снежном сугробе.
(Казалось, барана
мог спрятать
в бездонной утробе!)
Подачек не клянчил
(хоть рад был сосиске)!
Случалось
его не кормить
пару суток подряд… —
Он только
системно ходил
к алюминиевой миске…
А после
бросал на меня
понимающий взгляд.
…Ну как позабыть,
как, в сетях
вероломства и силы,
искала опоры,
и бесчеловечность —
косила…
В житейском надломе,
и, в жажде
любви и покоя,
я к этой ложбиночке лобной
стремилась рукою…
…А главное, все же —
глаза…
Как Явление Века —
из морды собачьей
глядели
Глаза Человека!
…Остались — открытыми.
Лишь
припорошены снегом…
И,
словно подернулись
этим
неистовым небом.
…И пасть
приоткрыта.
Но будто в улыбке повинной…
за то, что
не смог
поделиться
своей половиной.
…Был выдох последний,
когда на руках
поднимала…
Как много печали.
Как жизни
оставлено мало.
…Прощай,
мой затравленный Друг,
павший в схватке неравной!
Над телом твоим,
над сплошною растерзанной
раной
я тварям, клянусь, —
отомщу!
(но не мелочной местью…)
Всю свору
убийц твоих
я обрекаю:
к Возмездью!
* — перекличка со стихотворением Р. Рождественского — про встречу в Сантьяго с чилийским бардом — исполнителем песен протеста…
Источник
Роберт Рождественский
Кафе называлось, как странная птица, — «Фламенго»,
Оно не хвалилось огнями, оно не шумело,
Курило кафе и холодную воду глотало,
Бала в нём гитара. Ах, какая была в нём гитара!
Взъерошенный парень сидел на малюсенькой сцене.
Он был непричёсан, как лес, неуютен, как цепи,
Но в звоне гитары серебряно слышались трубы,
С таким торжеством он швырял свои пальцы на струны.
Глаза закрывал и покачивался полузабыто.
В гитаре была то ночная дорога, то битва,
То злая весёлость, а то — колыбельная песня.
Гитара металась: в ней слышалось то нетерпенье,
То шелест волны, то орлиный рассерженный клёкот,
Зубов холодок и дрожанье плечей оголённых,
Задумчивый свет и начало тяжелого ритма.
Гитара смеялась, со мной гитара говорила,
Четыре оркестра она бы смогла переспорить.
Кафе называлось, как чья-то старинная повесть, —
«Фламенго». И так же дымило кафе, и в пространстве витало,
А парень окончил играть и погладил гитару.
Уже не знакомый, уже от всего отрешённый
От столика к столику с мелкой тарелкой пошёл он.
Он шёл, как идут по стеклу — осторожно и смутно,
И звякали деньги, а он улыбался чему-то.
И, всех обойдя, к закопчённой стене притулился.
Я помню, я помню всё время того гитариста,
Я чувствую собственной кожей, как медленно-медленно
В прокуренном напрочь кафе под названием «Фламенго»
На маленькой сцене я сам коченею от боли.
Негромко читаю стихи, улыбаюсь, а после
Шагаю один посредине растеряной ночи
От столика к столику, так вот, с тарелочкой, молча.
В продолжение гитарной темы
* * *
Гитара ахала, подрагивала, тенькала,
звала негромко, переспрашивала, просила.
И эрудиты головой кивали: «Техника. »
Неэрудиты выражались проще: «Сила. »
А я надоедал: «Играй, играй, наигрывай!
Играй, что хочешь. Что угодно. Что попало».
Из тучи вылупился дождь такой наивный,
Как будто в мире до него дождей не падало.
Играй, играй.
Деревья тонут в странном лепете.
Играй, наигрывай.
Оставь глаза открытыми.
На дальней речке стартовали гуси-лебеди —
И вот, смотри, летят, летят и машут крыльями.
Играй, играй.
Сейчас в большом нелегком городе
Есть женщина высокая, надменная.
Она, наверное, перебирает горести,
Как ты перебираешь струны. Медленно.
Она все просит написать ей что-то нежное.
А если я в ответ смеюсь — не обижается.
Сейчас выходит за порог. А рядом — нет меня.
Я очень без нее устал. Играй, пожалуйста.
Гитара ахала. Брала аккорды трудные,
Она грозила непонятною истомою.
И все, кто рядом с ней сидели, были струнами.
А я был, как это ни странно, самой тоненькой.
Источник
LiveInternetLiveInternet
—Рубрики
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Постоянные читатели
—Статистика
Валерий Леонтьев. Революция. Начало.
«Взъерошенный парень сидел на малюсенькой сцене,
Он был не причесан как лес, неуютен как цепи. »
Голос певца тревожил, волновал, он то как птица рвался ввысь, то падал практически до шёпота. Он беспокоил и ранил пронзительной искренностью.
Это был третий тур Всесоюзного конкурса на лучшее исполнение песен стран социалистического содружества. Звучала очень сложная баллада «Памяти гитариста». Пел её никому тогда неизвестный молодой певец Горьковской филармонии Валерий Леонтьев. Пел как о своём, сокровенном, лично пережитом.
Дорога к этому победному мгновению на конкурсе была трудной и долгой.
«Он шёл, как идут по стеклу,
Осторожно и смутно. »
Именно так, осторожно и смутно шёл Валера по непроторенной тропинке, с одним стремлением — петь, как дышать, петь, как жить, петь, оставаясь самим собой.
Но в 70е годы именно это убеждение — быть самим собой и стало самым что ни на есть революционным. Тогда, то каким должен быть советский певец, решал не сам певец, а многочисленные худсоветы и чиновники от культуры. И Валерий Леонтьев в эти представления ну никак не вписывался.
«Единица -вздор! Единица- ноль!» — эти слова Владимира Маяковского стали основополагающим принципом бытия советского общества. Индивидуализм в любых его проявлениях порицался и осуждался. А Валера с «младых ногтей» отличался от сверстников яркой индивидуальностью. По воспоминаниям его школьных учителей и одноклассников, он всегда стремился к чему-то неординарному, отличался любознательностью и артистическими талантами. Писал фантастические рассказы, прекрасно рисовал, занимался во всех кружках художественной самодеятельности, обладал прекрасным эстетическим вкусом и выдумкой. Хотел попробовать всё, и когда школьный учитель пения С.Т.Данилов создал школьный эстрадный ансамбль «Юность», Валера стал основным его участником. Также он записался и в духовой оркестр. Выбрал басовую трубу. Правда, через некоторое время понял, что это не его и покинул оркестр. Зато пением, танцами и актёрской игрой занимался с огромным удовольствием, был по настоящему увлечён. Всегда отличался особой изобретательностью и необычным исполнением песен. » Даже в школьном хоре, где противопоказаны «индивидуальности», иногда, сам того не замечая, я вдруг принимался что-нибудь изображать, раскачиваться, пританцовывать. Меня сразу же одёргивали : «Леонтьев! Стой, как все. И не паясничай , пожалуйста!» — рассказывал сам Артист.
2.
И так было везде, в каком бы коллективе художественной самодеятельности он ни занимался. Даже в хоре ветеранов труда! «Был в моей жизни ну просто замечательный эпизод! На льнопрядильной фабрике, где я в то время работал, организовали хор ветеранов труда. Тогда как раз появилась песня Аркадия Островского «Пусть всегда будет солнце!» , и пенсионеры, конечно же , не замедлив, включили её в свой репертуар. А вот старичка или старушки с достаточно звонким голосом не нашлось, и запевать пригласили меня.»))) » — вспоминал Валера в одном из интервью. Но даже там он слышал — «Стой, как все!»
1.
Но идти против своей природы он не мог. Хоть и пытался. Пытался стоять смирно, пытался распрямить свои непослушные кудри. Но у него ничего не вышло. Когда он пел и брал высокую ноту , ему хотелось как -то помочь себе жестом, взмахом руки. Этого требовало всё его естество. И волосы, сколько он их не приглаживал, упрямо вились. Он даже налысо стригся, в надежде, что волосы вырастут прямыми. Но все его попытки борьбы со своей индивидуальностью окончились ничем. И он перестал себя «ломать» в угоду принципу «быть как все».
Его манера держаться на сцене, его внешний вид, голос — всё не соответствовало образу советского певца. И это сильно не нравилось товарищам, занимающим ответственные посты..
Посмотрев фотографии Валеры того периода, мне показалось, что у него во внешности есть что-то общее с настоящими революционерами. Нет, не с Владимиром Ильичом и его сподвижниками, а с Эрнесто Чегеварой, Виктором Хара, Гарсиа Лорка. Теми, для кого самым главным в жизни была свобода. И в облике молодого певца тоже это чувствовалось. Что-то не наше, чуждое советскому человеку могло настораживать чиновников. Конечно, все эти испанцы и кубинцы были друзьями советского народа, но всё же.
7.
8.
9.
10.
11.
Конечно, артисту, чтобы по настоящему состояться нужен соответствующий материал, нужны песни. Но никто для молодого и никому не известного парня не писал. Репертуар состоял из песен уже известных, тех, что были «на слуху». Ещё в Юрьевце у Валеры открылся талант «снимать» песни с пластинок. Один из участников художественной самодеятельности Н.С. Белинов рассказывал, что «Валера любил исполнять песни с пластинок: слова и ноты всегда приносил тех песен, которые ему хотелось бы спеть. Один раз принёс пластинку песни «Посмотри мама» на индийском языке, на хинди. Мелодия мне очень понравилась. Я спросил Валеру: «А как же ты будешь петь , если даже слова индийские не выговоришь?» А он говорит :»Да я уже выучил». Пришлось расписывать песню для эстрадного оркестра. Спел он её тогда великолепно! Такой у него появился талант — петь на разных языках.»
И после, в Воркуте, занимаясь во Дворце культуры шахтёров, он подбирал свой репертуар таким же образом. Г.Н. Гробовская рассказывала, как Валера приходил к ней домой с целой кипой пластинок, и они вместе слушали, выбирая что бы ему могло подойти. А подходили песни в основном не те, что прославляли советский строй и родную партию. В комсомольских песнях Валера был неубедителен. А вот драматические глубокие, серьёзные вещи получались у него очень хорошо. Также отлично выходили зарубежные танцевальные хиты, песни на польском, болгарском, испанском, английском языках.
То же было и в Сыктывкаре.
«Мы пели песни Тухманова, Зацепина, Паулса. То, что было «на слуху». Постепенно я понял: для певца главное — полностью погрузиться в мир музыки и стихов, ощутить настроение песни и пережить это настроение во время пения. В то время мне приходилось петь песни, уже кем-то исполненные. Так вот поёшь «чужую» песню — и что-то в душе сопротивляется чужим, не твоим приёмам. Это сопротивление заставляло искать в песне своё» — говорил вспоминая те годы сам Валера в интервью.
Но именно это «своё», что привносил молодой певец в известные и популярные песни и заставляло волноваться и напрягаться различных руководителей, отвечающих за культуру. Уж больно не по-советски в исполнении Леонтьева звучали шлягеры из репертуара Бунчикова и Виноградова, Гуляева и Магомаева. Что уж говорить, о друге нашей страны Кареле Готте и буржуазном Рафаэле. Или совсем уже капиталистическом Томе Джонсе, ведь песня «Лайла» также была в репертуаре молодого певца. Непонятная и недозволенная свобода чувствовалась в интонациях и голосе Валерия Леонтьева.
3.
Хотя своя песня в то время у него появилась. Ею стала «Деревенька моя», написанная сыктывкарскими авторами Я.Перепелицей и В.Кушмановым.
Деревенька моя.
Край далёкий, край суровый,
Я тебя люблю.
По ступенькам, по сосновым
Я войду в избу.
Пусть хозяин твой степенный
Ставит самовар.
В разговоре постепенно
Вспомним Сыктывкар.
Деревенька моя,
Не грусти по большим городам.
По тебе, по тебе
Пусть грустят города и столицы.
Деревенька моя,
Под окошком висят невода,
И качаются лодки
Как белые птицы
Как хозяйство, как уловы,
Как там журавли?
Дом родимый, дом сосновый
На краю земли?
Прилетел ли лебедь ясный
В майскую зарю?
Я тебе, мой край прекрасный
Песенку дарю.
Эта песня о любви к родному краю «Деревенька моя» стала визитной карточкой молодого коллектива «Мечтатели», солистом которого был Валера. Начинался концерт именно с этой песни. С программой «Радость в пути» «Мечтатели», а с 74го — ансамбль «Эхо», объехали всю республику КОМИ . В середине 70-х Валерий Леонтьев и «Эхо» приехали с концертом в Усть-Усу. Жительница села Э. Фотиева вспоминает: «Валерий был одет в яркий, в обтяжку костюм. Со сцены Дома культуры, помню, обратился так: «Здравствуйте леди энд джентельмены! Бур рыт бабаяс и мужикъяс!» Сказал, что родился в Усть-Усе и спел песню: «Деревенька моя». В тот вечер он пел много, в том числе и на коми языке».
1.
Также в 74 году Валера и группа «Мечтатели» приезжали в Юрьевец. Концерт проходил в зимнем кинотеатре и по рассказам очевидцев «в зале негде было яблоку упасть — столько набралось зрителей» . Вспоминает Н.Н. Позорова, жительница Юрьевца и участница художественной самодеятельности — » Было очень приятно видеть, как Валера встречал своих друзей. Красивый, одухотворенный, повзрослевший. Уверенный в себе молодой человек, без зазнайства, хотя уже поднявшийся на ступень выше в своём искусстве. Тогда многим стало понятно, что Валерий добьётся своего»
.
1.
Но путь к успеху был не таким простым и гладким, как казалось со стороны
«Трясясь в маленьких автобусах — они назывались «Кубань»,я, уже находясь в статусе профессионала, будучи одним из тысячи филармонических певцов, объездил всю Коми Республику. Семь лет — лесоповалы, клубы, деревни. Я и не думал никуда пробиваться. Для меня было достаточно того, что всё село, пятьдесят человек, купили билеты, пришли в клуб и сидят на лавках — меня слушают. А я пою! И мне было достаточно восторженных деревенских аплодисментов, — рассказывал сам Артист о том периоде жизни.
Сегодня нам трудно представить, что это были за площадки. Несколько лет назад Валера приезжал в Ковров, выступал в ДК «Современник». И мы, глядя на этот очаг культуры гадали, чьим же современником был этот зал -Леонида Ильича или Владимира Ильича?) И ещё думали, что вот в таких залах, наверное, начинал Валера.
Но когда мы озвучили ему эти наши соображения, он усмехнулся и сказал — «Да что вы! Нет, в такие меня не пускали! Клубы были маленькие!» И потом он рассказывал в интервью о том периоде — «Какие там залы, дворцы, стадионы — и думать не смел! Моими точками были сельские клубы, фермы, полевые станы, а зимой — обыкновенные избушки с железными печками, где на 15 артистов — двадцать зрителей.»
Но и тогда с ним и группой «Эхо» не всё было гладко. Валера, выступая в этих богом забытых деревеньках и сёлах , порой просто шокировал публику и манерой пения и внешним видом. Такого простые сельские жители не видели даже по телевизору! Ведь и внешне этот парень не хотел быть «как все». Как выглядел в то время Валера рассказывал его давний друг Михаил Герцман-
«Валерий был особенно щепетилен в отношении собственной внешности. Рвал неудачные фотографии и слыл первым сыкывкарским щеголем. Модных шмоток в совдеповских магазинах тогда было не сыскать. Поэтому Валерия спасали нитки, ножницы и старенькая швейная машинка. Для провинциального и целомудренного во взглядах Сыктывкара джинсовый костюм или вельветовый пиджак молодого Леонтьева были если и не пощечиной общественному вкусу, то уж точно дерзкой выходкой.
Почти все наряды Валера шил себе сам. Купит заурядную мужскую сорочку, помудрит с иголкой, и рубаху не узнать: там волан появиться, здесь жабо…».
«Научился элементарному крою брюк, а потом и рубашек. На брюки у меня уходил день, и я даже обшивал своих музыкантов. Хотя тогда были ещё проблемы и с тканью — надо было найти такую, которой не будет на зрителях в зале..» — говорил сам Артист.
Об этом же рассказывал Александр Герасимов, который когда-то исколесил весь Советский Союз вместе с Валерием Леонтьевым, будучи бас-гитаристом ансамбля «Эхо», а сейчас звонит в Спасо-Преображенском кафедральном соборе в Сумах. «…Валера был интересный „пассажир“. Гастролируя, он всегда возил с собой швейную машинку „Чайка“. И куда бы мы ни приезжали, его никогда не было рядом. Он сразу бежал в магазин тканей, чтобы потом сшить костюмы», — рассказывает Александр. По его словам, Леонтьев сам придумывал себе костюмы. «Однажды сумская певица Лариса Веснич, которая пела с ним дуэтом, сшила себе красный костюм с люрексом. А Валера придумал себе что-то еще более экстравагантное, и это соперничество продолжалось всё время, пока Лариса работала в «Эхо» — вспоминал Александр.
Это соперничество касалось не только костюмов, но и репертуара.
В 75 году в Сыктывкар с концертами приехала малоизвестная тогда Алла Пугачёва. Зал музыкального театра, где проходил концерт, оказался полупустым. Билеты стоили недорого — около рубля, но были и более дешевые — по 30 копеек. Такие билеты и купили Валера, Людмила Исакович и Михаил Герцман. В то время раздобыть ноты и тексты песен было не так просто, поэтому с собой друзья принесли кассетный магнитофон «Весна», чтобы записать концерт. А чтобы никто их не заподозрил в «пиратстве», они сели где-то в середине зала, подальше от сцены. Очень сильное впечатление на Валеру тогда произвела песня «Арлекино». Он быстро выучил слова и мелодию и хотел взять её в свой репертуар. Но руководитель «Эхо» Людмила Исакович решила по-другому. Рассказывает Михаил Герцман — » В «Эхо» была ещё одна солистка — Лариса Веснич. Она нуждалась в такой песне, которую можно было бы назвать «ударной». По мнению Люси Исакович именно песня «Арлекино» должна была стать гвоздём репертуара Ларисы, а значит -Валерий её петь не должен.
Разговор на эту тему состоялся в комнатёнке, где жила Людмила. Даже не в самой комнате, а в коридоре, куда она вывела Валеру поговорить, потому что в комнате сидели их друзья. Как проходил этот разговор никто не знает, но когда через 15 минут они вернулись, глаза Леонтьева были заплаканны».
Но и «Арлекино» не помог солистке «Эхо» Ларисе Веснич стать звездой. Всё чаще в отзывах на выступления «Эхо», в разговорах и публикациях об этом ансамбле звучала фамилия Леонтьева. Всё чаще «Эхо» стали называть «Эхом Леонтьева». И в восторженных или возмущённых отзывах на концерты «Эхо» ругали или хвалили Валерия Леонтьева. А о Ларисе Веснич порой не вспоминали. Не примирившись с такой ситуацией Лариса и её муж, который работал в «Эхо» гитаристом, в середине 70х покинули коллектив, чтобы самостоятельно зажечь «звезду» Ларисы Веснич. Но, «звезда» не зажглась.
1.
Чего не скажешь о Валерии Леонтьеве. Он становился всё больше популярным в Коми и тех республиках , куда «Эхо» выезжало по обмену филармоний. Раз увидев и услышав его, люди уже не могли забыть талантливого, кудрявого парня, обладающего какой-то притягательной силой. Как говорим мы сейчас — «харизмой».
Но не в одной «харизме» было дело. Я понимаю, почему слово «трудяга», которым очень любили называть его в прессе, самому Артисту не нравится. Это был не трудоголизм, а настоящая одержимость. Валера отдавался творчеству с фанатичной страстью и силой своей молодой души. Он этим жил. И на многие вещи просто не обращал внимания. Михаил Герцман рассказывал, что репетировать Валера и Люся могли по 10 часов, без перерывов. И считали это нормальным. «Однажды ,- рассказывал Михаил Львович,- во время дружеских посиделок Валера уснул. Уснул так, что никто из присутствующих не мог его разбудить. И тогда Люся показала, как это надо делать. Она совсем негромко сказала ему на ухо -«Валера,пора репетировать». Валера встал и с закрытыми глазами начал одеваться.» Такого напряжённого графика многие не выдерживали и уходили. А иногда уходили не сами. В «Эхо» были жёсткие правила насчёт сцены. Сцена была для Валеры и Люси особым местом. Михаил Львович рассказывал ещё случай, когда Валера уволил музыканта — » Он уволил музыканта, флейтиста за то, что тот вышел на сцену пьяным. После концерта Валера подошёл к нему и сказал — «Ты здесь больше не работаешь». А потом был какой-то банкет и пришёл этот флейтист, прямо в пальто, (дело было зимой), ни слова не говоря хлопнул рюмку, не ему предназначенную, вынул сто рублей и демонстративно положил их на стол. А по тем временам это были огромные деньги! А Валера взял эту сотку и порвал на мелкие кусочки.» В «Эхо» этот флейтист так и не вернулся.
Жили музыканты в ужасных бытовых условиях. Сначала прямо за кулисами на надувном матрасе. Потом Валеру вселили в комнатушку пансионата «Юность» — ныне малосемейное общежитие напротив Центрального городского бассейна в Сыктывкаре. Но он был так поглощён творчеством, что его не очень волновало, что он ел и где спал. «Однажды Валерий с будущей женой Людмилой остался у меня ночевать. – вспоминает Михаил Львович — Кстати, спать он мог сутками напролет. С утра дорогому гостю требовалось что-то сварганить. Сварил я пельмени, выложил их в тарелку. Пока Валерий прихорашивался – брился, умывался — мы с Людой за разговорчиками «склевали» все мясо. Очнувшись, начали принимать экстренные меры. Вывалили оставшееся тесто на сковородку, пережарили с луком. И договорились: я буду отвлекать Валеру болтовней, а Люда тихонько подсунет ему нашу спешную стряпню. Валера и глазом не моргнул, все смел с тарелки. И только уходя, надев пальто, он ухмыльнулся: «Эх, шельмы, ведь одним тестом накормили!»
На гастролях условия были немногим лучше. Валера рассказывал, что обычно им давали две общих комнаты, для мальчиков и для девочек. Удобства во дворе. А иногда это были даже не «Дом колхозников», а комнаты длительного отдыха на вокзалах.
Не все выносили такие условия жизни. В «Эхо» была большая «текучка». Люди не выдерживали такого ритма жизни, постоянных скитаний, отсутствие стабильности и уверенности в завтрашнем дне. Сам Валера говорил потом, что нельзя «вымораживать» людей годами в надежде, что им «подфартит». Многие расставались с мечтами о большой сцене. «Не от хорошей жизни девчонка, мечтающая о сцене и имеющая неплохие данные становилась телефонисткой на «междугородке»- говорил Валера в интервью, вспоминая этот период жизни.
Выступления по деревням и селам, в колхозах, совхозах, перед лесниками, геологами, добытчиками нефти и газа продолжались более 6 лет. Кроме Коми республики Валера и «Эхо» побывали на БАМе, на Саяно-Шушенской ГЭС, в Братске,Ангарске, Усть-Илимске, на Колыме. Порой даже не было сцены, как таковой и площадкой для выступлений были кузовы грузовиков, в которых откидывали стенки. За это Валерий Леонтьев был удостоен звания «Отличник культурной работы на селе» с вручением соответствующего значка ВЦСПС.
1.
Но горькие мысли всё чаще посещали артистов, особенно в моменты, когда они ждали в какой нибудь забубенной гостинице гадая — отменят или не отменят концерты из-за отсутствия зрителей. И ситуация в филармонии складывалась неблагоприятно для «Эхо». Об этом очень интересно , и увлекательно написал участник и очевидец всех событий,в то время художественный руководитель Коми республиканской филармонии Михаил Львович Герцман в своих книгах «Тупица» и «Тупица-2». Постоянные выговоры и «разборки» на собраниях за аморальное поведение участников «Эхо», за внешний вид и репертуар Валерия Леонтьева. «Почему нельзя стоять спокойно на сцене?» «Почему нельзя выйти в нормальном костюме?» «Почему столько песен на иностранных языках»? «Что это за танцы во-время пения»? На все эти вопросы и претензии Валера отвечал тем, что продолжал делать своё дело так, как чувствовал. И даже песни гражданской тематики пел так, что в душе всё переворачивалось. Об этом тоже писал Михаил Герцман и вспоминал, что самым сильным и пронзительным моментом концерта была песня «Меньше трёх минут». К сожалению записи этой песни не сохранилось, но даже по тексту можно представить, как это было —
Меньше трёх минут мне осталось жить.
Я стою и жду у холодной стены.
Я не знаю тех, кто меня убьёт.
Им на всё плевать — приказ есть приказ.
Завязали глаза, я не вижу их лиц,
Я вижу себя, мне восемь лет.
Из школы бегу, навстречу мне мать,
У меня на лице тепло её рук.
Ты был у меня, тот солнечный день.
Мы с тобой вдвоём, нам 17 лет.
Ты был у меня, тот день в ноябре,
Когда ты не пришла: Где же ты теперь?
Меньше двух минут, а потом конец,
За то, что не трус, не подлец, не раб.
У этих людей, у тех, кто убьёт,
Не дрогнет рука — приказ есть приказ.
Мой маленький сын, ты станешь большим,
Ты сможешь сказать : «у меня был отец».
Мелькают в глазах вереницы лиц
Каких-то людей, да что мне до них.
Ты был у меня, единственный друг,
Я помню день, я ударил тебя.
А всё из-за той, что не стоила нас!
С тех пор у меня ладони горят.
Мама, ты опять у меня в глазах.
Я сейчас уйду. Мама, будь сильна.
Мне будет легко, не больно ничуть,
Ведь 12 пуль убивают вмиг.
Знаешь ли ты, что я в этот час
Вспоминал тебя, я хочу сказать,
Что я так.
Песня прерывалась звуком выстрела.
По словам Михаила Львовича, после этой песни в зале на мгновение воцарялась гробовая тишина. Эти несколько мгновений в которые люди настолько были поражены, так сопереживали, что не могли аплодировать. Но после на артистов обрушивался просто шквал аплодисментов. И сегодня Герцман считает, что -» У него действительно – Божий дар. Он на восходе своей певческой карьеры обладал не только прекрасным голосом. Его амплуа – умного, глубокого, трагического героя. Его замечательные песни «Памяти гитариста», «Сонет», «Бал» пришлись по душе советскому зрителю. Не скрою: не все, что он делает сегодня, мне нравится. Но я думаю, он обязательно войдет в историю музыкальной культуры. Однако в памяти потомков останется не все, а именно то, что Леонтьев делал в 70-80-е годы…»
2.
Всё чаще и чаще молодой певец слышал, что он талантлив и ему непременно надо идти дальше! И сам Валера говорил об этом — «Так я ездил-ездил, абсолютно безвестный, и в конце концов не столько я сам, сколько под влиянием людей, с которыми я встречался и которые внушали мне, что я человек талантливый, понял, что надо мне как-то себя проявить. Но как? Ни дядь, ни тёть нет, денег никаких, связей тоже — Сыктывкарская филармония. Значит , единственная возможность — это конкурс.»
О желании молодого певца поехать на конкурс знала вся филармония. Но по какой-то непонятной причине, специально, его никуда не пускали. Михаил Львович, который был в то время Художественным руководителем филармонии рассказывал, что не раз он, по просьбе Валеры, обращался к директору филармонии по этому вопросу. Валера тогда был самым популярным человеком в Сыктывкаре. На его концертах в столице Коми были аншлаги! И все понимали, что он — звезда. Все, кроме руководства филармонии. Здесь все попытки и певца, и художественного руководителя натыкались на глухую стену непонимания, мол, «работает, поёт, здесь его знают, что ещё ему надо!» И в конце концов было принято другое решение , дабы наказать строптивого артиста — расформировать группу «Эхо». Узнав об этом, Валера решился на побег.
Помогли ему в этом Михаил Львович Герцман, как художественный руководитель Сыктывкарской филармонии и Раиса Сергеевна Динерштейн, которая в то время заведовала концертным отделом Горьковской филармонии. Вот что она рассказывала потом в интервью — «- В 1978 году Леонтьев и его коллектив «Эхо» впервые приехали на гастроли в Горьковскую область. Они работали в Выксе, Навашине, Павлове. Администратором концертов была я. Естественно, ездила вместе с артистами. Первый концерт у Леонтьева был как раз в Навашине. Полупустой зал — никто же не знал, кто будет на сцене. Но каждую песню зрители встречали овациями. Знаете, слухи распространяются быстро, и уже на следующий день в Выксе у нас был аншлаг.
Выглядел Валера очень экзотично — брючки в обтяжку, узенький галстук. К тому же тогда он носил усы. Пел зажигательные, танцевальные вещи.»
Уже тогда Раиса Сергеевна поняла, что у этого молодого парня есть всё, чтобы стать настоящей «звездой» И когда Валера сказал ей, что в Сыктывкарской филармонии его хотят оставить без ансамбля, она тут же ему предложила перейти работать в Горьковскую филармонию.
«Ставлю тебя на все крупные площадки города. Приезжай!» Пошла к директору филармонии: «Беру Леонтьева с «Эхо». Он очень удивился: «Учти, если нам это принесет убытки, спросим с тебя». Но я была на все согласна.» — вспоминала Раиса Сергеевна.
Сыктывкарский период жизни «взъерошенного парня» подошёл к концу. 
Валера вместе со всем коллективом переехал в Горький, где его встретили очень тепло и радушно. Раиса Динерштейн вспоминала что — » Сначала он поселился в гостинице «Нижегородская». Выступил у нас во всех крупных залах, включая кремлевский. Везде был аншлаг. И художественный руководитель нашей филармонии Ольга Томина, видя, как он работает, всюду давала ему дорогу.»
Вскоре он получил в Горьком свою первую квартиру. То, чего так и не смог добиться в Сыктывкаре.
Горький открывал для молодого артиста новые возможности и перспективы, новые площадки.
Валера рассказывал об этом в интервью -«В 79ом году я начал работать стадионы и думал о том, как научиться работать по кругу, как суметь удерживать внимание огромной аудитории. И на круговом стадионе это возможно. Хотя необыкновенно трудно : на стадионе людей плакать , например, вряд ли заставишь, потому что расстояние всё-таки гасит эмоции, но , во всяком случае , завладеть вниманием людей можно, и они будут тебя слушать и реагировать. Я это всё анализировал, об этом думал.. Я учился »
Но самым главным для молодого артиста было то, что уже летом 1979 года Горьковская филармония командировала его на Всесоюзный конкурс на лучшее исполнение песен стран социалистического содружества, который проходил в рамках фестиваля «Крымские зори» в Ялте. Мечта «взъерошенного парня» начала сбываться. 
Всесоюзный конкурс проходил в Театре им Чехова. Со всех концов страны приехали в Ялту тогда ещё мало известные исполнители Николай Мозговой, Ион Суручану, Татьяна Анциферова и многие другие — всего несколько десятков солистов и коллективов. Нужно было показать в трёх турах семь песен стран-участниц.
Валера «откровенно говоря ,ни на что не надеялся. Я ведь до того момента ни разу ещё не пел на конкурсе профессионалов, тем более таком представительном. Ехал скорее на людей посмотреть, чем себя показать. Те впечатления, которые я получил от первых дней августа 1979 года, незабываемы. Это огромный ком чувств, эмоций и впечатлений. Я был ошарашен и не сильно понимал то, что происходило со мной, что происходило вокруг. Я просто не поверил, когда победителем первого тура назвали меня — рассказывал тогда певец — и очень растерялся. Все подходили, поздравляли, пожимали руки, а я молчу и ничего не могу ответить. Правда, мои друзья потом подшучивали, что после второго тура я вел себя увереннее, а на третьем финальном от растерянности не осталось и следа. »
Он запомнился с первого же тура всем — и организаторам, и зрителям , и конечно же членам жюри. Одной из них была Гелена Великанова. Она с первого взгляда прониклась симпатией к молодому артисту из Горького. » «Особое впечатление произвел на всех нас Валерий Леонтьев. Он очень эмоционален, пластичен, обладает интересным голосом и большим вкусом в подборе репертуара. Каждое его выступление с нетерпением ждали и зрители, и мы, члены жюри, и каждый раз не обманывались в своих ожиданиях, получали истинное наслаждение»- говорила она, вспоминая тот конкурс.
Гелена Великанова в течение всего времени, что шёл конкурс старалась поддержать Валеру добрым советом. Она помогла ему принять решение в тяжёлый час. Перед третьим, решающим туром Валера получил телеграмму о смерти отца. И первым его порывом было бросить всё и срочно уехать. Гелена Великанова, которая понимала душевное состояние молодого человека решила поговорить с ним. Она сказала — «Решать тебе. Ты можешь уехать сейчас, и тогда все твои усилия напрасны. Сейчас ты идёшь на лауреата. Не знаю какое место тебе присудят, но то что ты будешь в числе победителей, это абсолютно точно. Ты можешь уехать, но можешь остаться ещё на день, отпеть этот тур и уехать отсюда победителем, тем более что проститься с отцом ты уже не успеешь.» Валера принял решение остаться. Тогда он понял, что «сцена — это не только работа. Пересилить себя в период какой-то жизненной драмы и выйти на сцену — это, мне кажется , совершить очередную победу над собой. »
Он вышел на сцену . Вышел , изменившись, не только внутренне, но и внешне. Гелена Великанова посоветовала ему избавиться от усов и бороды. «Если ты не избавишься вот от этого всего, то все члены жюри дружно повиснут на твоих усах и бороде и ты уедешь ни с чем» — так она убеждала меня, — говорил Валера , — и я сбрил бороду и усы, которыми очень гордился.»
Избавившись от растительности на лице, Валера сразу скинул десяток лет и на сцену вышел просто мальчишка.
В третьем туре он решил спеть «Памяти гитариста» Давида Тухманова. Сложное многочастное произведение, скорее песенная новелла, за которую никто не решался браться. Сам Тухманов после говорил, что не представлял сценического исполнения этой композиции, считая её чисто студийной работой. Но Валере тема непризнанности и непонятости таланта была близка, как никому. Он спел и сыграл её с такой эмоциональной силой и отдачей, с такой предельной искренностью, что когда затихли последние аккорды всем стало понятно, кто станет победителем. Сам Валера же не был в этом уверен — «.. Я, честно говоря, до последнего пел и переживал, боясь оторвать глаза от стола с членами жюри.»
А жюри спорило до хрипоты. Гелена Великанова и София Ротару, которая тоже была членом жюри изо всех сил отстаивали право Валеры на победу. » Я помню, что она была за меня, что называется, и руками, и ногами, и даже ссорилась из-за меня с другими членами жюри, например, с композитором Марком Фрадкиным, который очень-очень хотел закопать меня на том конкурсе.» — рассказывал Валера спустя много лет.
Справедливость восторжествовала. И подводя итоги, Марк Фрадкин сказал — «Мне кажется и хочется верить, что Леонтьев — это открытие конкурса.» Валера вспоминал, — » Особенно приятно было получить диплом лауреата из рук Софии Михайловны Ротару. Она сказала мне «Я рада за Вас, в добрый путь, Валерий!» Большинство состояний, которые я испытывал, были впервые: впервые меня узнавали на улицах, я давал первые интервью, меня фотографировали. Все это смешалось с трагическими событиями в моей жизни, в те дни у меня умер отец в Анапе. Совершенно полярные состояния души: трагическое и радостное. Они слились в такой сплав, который никогда не забыть.»
1.
2.
3.
Он победил. И это не было неожиданностью ни для кого. Кроме самого артиста. Друзья уверяли его, что это закономерно. «А я долго сомневался и считал победу в Ялте удачей и везением. » — говорил Артист. Конкурс дал ему очень большие возможности, о которых спустя много лет он говорил в интервью —
» На меня обратили внимание! В те годы (а тогда еще не было слов «продюсер», «промоутер», «менеджер») был знаменитый концертный администратор Эдуард Михайлович Смольный, который, посмотрев конкурс, сразу взял меня в свои концертные программы. Я поехал по стадионам в одной программе с Клавдией Ивановной Шульженко, Анатолием Папановым, с замечательной обоймой больших артистов. Это был первый результат конкурса. Второе: меня сразу пригласили на фирму грамзаписи «Мелодия» — единственного издателя пластинок в Советском Союзе, и выпустили мою первую маленькую пластиночку-миньон. И третье: за меня взялся композитор Давид Тухманов, который и создал для меня впервые собственный оригинальный репертуар. До конкурса, будучи неизвестным артистом, я исполнял чужие песни — все равно что носить шубейку с чужого плеча. Благодаря Тухманову у меня появился собственный репертуар, с этого, собственно, и начался мой путь на телевидение, на радио и т.д.»
Двери на большую сцену наконец-то для него открылись и он ворвался в них как молодой весенний ветер, неся с собой ощущение свободы, новое мышление и новое видение. Неся с собой революцию.
Процитировано 1 раз
Понравилось: 5 пользователям
Источник